Харченко К.В. Власть - Имущество - Человек: передел собственности в большевистской России 1917 - начала 1921 гг. - М.: Русский двор, 2000. - 264 с.
|
|
| 1) "КНИЖНОЕ ОБОЗРЕНИЕ". 2000. N 52
2) ВЕСТНИК ГУМАНИТАРНОЙ НАУКИ. 2000. N 5-6. С.102-103. 3) ПОИСКОВИК "BEST LINKS" 4) "It is with great interest that I learned of your recent book "Vlast'. Imushchestvo. Chelovek."
In all my writings on Russia -- tsarist, communist, and post-communist -- I have always stressed the immense role that
private property and the absence of it has on the evolution of civil society, political rights, and the rule of law.
From a quick reading of your book I conclude that you share this view (...)"
|
[1] Политика реквизиций и конфискаций имущества, проводимая большевиками в первые годы после утверждения их во власти, остается, пожалуй, одним из немногих все еще слабо изученных аспектов истории русской революции. Веская причина тому - убежденность исследователей в явной недостаточности документальной базы, основанная на представлении о том, что никто никогда не ведет адекватного учета награбленного.
Рецензируемая монография нацелена преодолеть сложившийся стереотип подхода. Ценным ее свойством является обилие фрагментов из источников. Безусловно, с неполнотой архивных свидетельств автору тоже приходится сталкиваться, но эта проблема решается за счет своеобразия избранного подхода. Как заявлено во введении, при обработке источников они были взяты не в качестве абстрактных числовых величин (впрочем, сам автор признается, что количественные методы были бы весьма желательны), а рассматривались как текст, отразивший "детали исторического процесса и логику рассуждений современников описываемых событий" (с.16).
Взяв за основу документы региональных архивов, отражающие деятельность в первую очередь уездных советских учреждений, К.В. Харченко отдает предпочтение не событийному, привычному способу историописания, а структурному, уже в рамках которого очерчиваются контуры принципа историзма.
Что же касается привлеченной автором литературы, то, безусловно, положительное впечатление производит ее большой объем (библиография насчитывает 257 позиций, при этом в работе цитируются и 11 трудов непереведенных англоязычных исследователей); впечатляет также многоаспектность тематики в рамках рассматриваемой автором проблемы и "разновозрастность" историографии. Кстати, в список литературы следовало бы включить статью В.В. Овечкина, разработавшего частный аспект реквизиционной политики .
Рецензируемая монография состоит из восьми глав. В шести "срединных" главах рассматривается анатомия процесса изъятия имущества, как недвижимого (земли, предприятий, жилья), так и движимого (продовольствия, денег и личных вещей). В каждой главе помимо правовой базы и уполномоченных структур подробно анализируется совокупность обоснований, которыми могли руководствоваться советские управленцы при очередной реквизиторской акции. Характеризуя случаи конфискации имущества за правонарушения, а также во имя нужд армии и порой весьма абстрактно понимаемой государственной необходимости, автор видит причину эскалации всех этих неблаговидных действий власти в постоянно возрастающей степени их санкционированности обществом. Кстати, именно данный показатель служит критерием схемы описания фактов.
Поначалу такой подход может показаться уязвимым, однако благодаря тому, что лавина конфискационных мероприятий "разложена по полочкам", становится зримым масштаб, направленность и значение этого макропроцесса.
По ходу повествования автор пытается убедить читателя, что избранная им проблематика (хотя она в отдельных случаях разработана излишне подробно, как, например, при описании подзаконных актов, последовавших за Декретом о земле (с.48-50),), имеет значение не только сама по себе, но позволяет найти ключ к пониманию более глубоких, междисциплинарных вопросов, напрямую связанных с феноменом частной собственности. Так, К.В. Харченко затрагивает юридические аспекты, показывая в отношении каждого из рассматриваемых видов имущества, как эволюция нормативных актов на протяжении периода с ноября 1917 по март 1921 гг. постепенно расширяла полномочия органов власти. И хотя к 1920 г. стали указываться перечни подлежащих конфискации предметов, это означало стремление, "с одной стороны, упорядочить произвол должностных лиц, а с другой, не допустить воскрешения стабильных собственнических прав" (с.187). Природу отдельных актов советского законодательства сложно понять вне его общих характеристик, что было учтено автором монографии, включившим в последнюю, обобщающую главу параграф "Принципы советского права как залог непрочности имущественных отношений".
Передел собственности - также экономическая проблема, и при ее разработке автор не мог не касаться вопросов, связанных с экономикой. Вместе с тем особенность первых послеоктябрьских лет состоит в переплетении экономики и идеологии при доминирующей роли последней. В частности, в книге приводится случай, когда в 1920 г. на заседании партийного комитета среди мнений о том, что после проведения разверстки обсеменять поля будет нечем, возобладала следующая позиция: "…Раз издан приказ, нужно его выполнить, и если потребуется помощь, то первый Запбаталион поможет" (с.140-141).
Если освещение правовых и экономических вопросов вполне ожидаемо и закономерно в подобных исследованиях, то удачным тактическим ходом автора, повысившим уровень новизны его работы, представляется его пристальное внимание к психологии действующих лиц. В соответствующих пунктах шести глав показано отношение к конфискаторским акциям со стороны представителей власти, пострадавших и выигравших в этой безумной лотерее. Особый акцент делается на позиции тех, кто был лишен имущества. Знакомство с фрагментами прошений граждан (а также дневников, воспоминаний, устной истории, писем) приводит читателя к выводу, что масштабность процесса изъятия имущества была вызвана уходящими в далекое прошлое корнями, когда право собственности среди приоритетов сознания стояло едва ли не на последнем месте.
Категории собственности в русском менталитете посвящена первая глава монографии, в которой автор останавливается на факторах, так скажем, "непозитивного" отношения к собственности наших предков - природные условия, общинная форма социальной организации, довлеющая российская государственность и особенности восприятия христианского вероучения. Действие данных факторов демонстрируется на этапе формирования, затем в период общенационального кризиса и, наконец, в условиях перехода радикализированных представлений масс в деструктивные действия - погромы помещичьих имений. Нужно отметить, что значение этой главы остается лишь вспомогательным, ее можно оценивать лишь как вводные замечания, а не как компонент исследования, поскольку при отсутствии в распоряжении автора уникальных документальных материалов на этот счет он не в состоянии квалифицированно дискутировать по поводу излагаемых концепций. Правда, "углубление в века" выходит за пределы задач рецензируемой монографии.
Говоря о замечаниях, отметим и чисто формальное: в подзаголовке книги содержится понятие "большевистская Россия", хотя в период с конца 1917 по 1918 и даже 1919 гг. большинство решений о конфискации имущества принималось Советами, а не органами большевистской партии. Между тем, данное понятие, во-первых, очерчивает территорию, на которой имели место кампании по изъятию имущества, вызванные соответствующими мотивами, и, во-вторых, из монографии становится очевидным, что инициатором соответствующих кампаний была именно большевистская власть, руководствовавшаяся собственной идеологией, основанной на специфичном для нее классовом подходе (см. §2 главы 8) (что не исключает принятие последней эсеровской позиции по вопросу о землепользовании). То, что в состав СНК некоторое время входили левые эсеры, а в состав ВЦИК - еще и правые эсеры с меньшевиками, решающего значения не имело.
Книга К.В. Харченко, безусловно, удалась, поскольку найдена оптимальная пропорция между объемом свежих фактов и их многопрофильной интерпретацией.
Г.А. Борисов,
доктор юридических наук, профессор
[2] Объект исследования рецензируемой монографии - отношения между государственной властью и гражданами по поводу частной собственности. Данная проблема рассматривается в конкретно-историческом аспекте: хронологическими рамками работы является период с ноября 1917 по март 1921 гг. Автор делает попытку доказать, что в первые послеоктябрьские годы одним из основных элементов внутренней политики большевиков было поэтапное утверждение государства в роли верховного собственника, могущего пользоваться всеми без исключения материальными объектами, находящимися на подконтрольной территории.
Исследование механизма передела собственности в Советской Республике производится на основе метода системного анализа с привлечением не только опубликованных работ, но и большого числа документов из региональных архивов. Если в работах современных исследователей, а также советских историков, затрагивавших эту проблематику, уделяется внимание, как правило, отдельным элементам процесса огосударствления собственности, таким, как национализация земли и предприятий, продразверстка и т.п., то в рецензируемой монографии произведен комплексный анализ всех сколько-нибудь значительных действий большевиков, сутью которых была конфискация частновладельческого имущества. Много внимания уделено сравнительному анализу мотивов изъятия недвижимого и движимого имущества - земли, предприятий, жилья; продовольствия, денежных средств и предметов домашнего обихода, в результате которого автор делает вывод о том, что санкционированный народными массами в 1917 г. передел крупной собственности в конечном итоге повлек за собой нивелирование права владеть и распоряжаться даже личными вещами.
Немаловажно, что сам процесс конфискации имущества в 1918-1921 гг. автор связывает со спецификой самосознания населения России, чему посвящена первая глава монографии.
На наш взгляд, рецензируемая монография, посвященная проблеме, актуальной и для современной России, отличается как новизной исследовательского замысла, так и большой тщательностью его осуществления. Можно считать, что автор справился со всеми задачами, которые ставил перед собой в ходе работы над проблемой.
Монография К.В. Харченко заслуживает высокой оценки и может быть рекомендована к публикации.
А.О. Стернин,
кандидат философских наук, доцент
28.02.2000 г.
[3] Перед нами публикационный дебют начинающего белгородского историка. К.В. Харченко поставил своей целью проследить идейно-правовые предпосылки и прецеденты, типологическую структуру и динамику бурного старт большевистской национализации -- актов изъятия разного рода частновладельческого имущества в России с ноября 1917 по март 1921 гг. В книге последовательно рассмотрены процессы огосударствления земли, производственных предприятий, жилых помещений, продовольствия, денежных средств и личных вещей граждан. Все эти конфискационные мероприятия автор стремится поместить в контекст марксистско-ленинской идеологии и политической истории революции и Гражданской войны; проследить их последствия для дальнейшего характера и судеб Советского государства и общества. С другой стороны, автора интересует отношение самих владельцев разных видов собственности к изъятию, по сути узаконенному грабежу их имущества.
Появление такого рода работы закономерно и симптоматично для отечественной историографии. В советские времена национализация рассматривалась (прежде всего историками КПСС) как вполне справедливый и неизбежный после социальной революции, прогрессивный шаг на пути к строительству нового общества. Эмигрантская, вообще зарубежная печать негативно отзывалась на соответствующие события в жанре политической публицистики, как, впрочем, и участники наших недавних -- перестроичных дискуссий о судьбах социализма и капитализма. Соответственно, передел собственности оправдывался, либо осуждался без сколько-нибудь систематического анализа. Замысел же рецензируемой монографии достаточно фундаментален. К изложению привлечен широкий круг источников и литературы: труды разных философов права, вообще идеологов о собственности; воспоминания современников военно-революционных событий рубежа 1910-х - 20-х гг., печатные и изустные (выспрошенные и записанные самим автором); прозаические, поэтические пассажи из художественной литературы; перлы городского, сельского фольклора тех времен; законодательные материалы советских властей, центральных и местных по данным поводам; наконец, довольно широкий круг русско- и англоязычной литературы вопроса. У автора не всегда получается совладеть со всем этим материалом. Информация из разного рода источников распределена по основным разделам его работы неравномерно - то густо, то пустовато. Фактография (сама по себе чаще всего весьма любопытная, красочная) возникает у него сплошь и рядом не только при анализе проблемы, но и по ходу изложения самых общих выводов.
Особо скажу про использованные автором архивные материалы. Они по большей части почерпнуты им из фондов Государственного архива Белгородской области, которая и рассматривается автором как своего рода модельный регион по его теме. Кое-какие интересные данные вводятся в научный оборот и по архивохранилищам других регионов страны. Однако в целом и архивного материала не хватило для одинаково полного подкрепления отдельных разделов изложения, что вполне понятно - ведь в Белгородской крае, т.е. южной части тогдашней Курской губернии, были сколько-нибудь весомо представлены не все из вышеперечисленных типов собственности. К тому же архивы одного региона не смогли равномерно отразить разные права и объекты конфискуемой революционерами собственности (значительная часть текущих архивов советских учреждений была в 1919 г. вывезена при их эвакуации под деникинским натиском в Орел, где оказалась безвозвратно растеряна). А переход от иллюстративности к обобщения по каждой из многих рубрик конфисковывавшегося имущества требовал бы от автора "подъема" куда большего массива архивированной информации и, соответственно, мог бы стать предметом специального монографического исследования. Подзаголовок, относящий содержание этой книги к Центрально-Черноземному региону, выглядел бы для ее названия уместным. Даже по охваченному региону автору не хватило фактических данных для простейшей статистики.
Тем не менее, польза налицо и от такого сводного, моментами выборочного, даже беглого очерка большевистской национализации, каков труд К.В. Харченко. Тотальный передел собственности в послереволюционной России, как ясно видно по сведенным и истолкованным им материалам, неизбежно вытекал из духа и буквы коммунистических доктрин, в особенности ленинского варианта марксизма. А отчасти был порожден духом социального реванша, эгалитаризмом в вековых настроениях российского крестьянства и городского плебса. "... В отличие от неудавшейся попытки воплощения в жизнь коммунистических принципов, -- гласит конечный вывод автора, -- реальным результатом развертывания большевиками процесса изъятия имущества стало преодоление революционной анархии и создание небывало мощной государственности. Негативные же последствия передела собственности, проявившиеся на уровне общественного сознания, в то время в расчет не принимались" (с.237-238) авторами и большинством исполнителей всей этой политики.
Стиль изложения в книге в целом академичный, но вместе с тем довольно выразительный, не "засушенный". Вряд ли только стоит поощрять такую стилистическую новацию: имена и фамилии иностранных авторов приводятся не только в ссылках, но и в тексте книги по-английски, латиницей. Одни пассажи из источников даны почему-то курсивом, а другие обычным шрифтом.
Сделанные мной содержательные и стилистические замечания не колеблют общей положительной оценки работы К.В. Харченко. Она будет полезна как специалистам-историкам, так и в особенности широкому кругу читателей, заинтересованных в правдивом рассказе о самом начале Новейшей истории нашей страны. Тираж книги -- 1000 экз. позволяет надеяться на ее рассылку хотя бы в столичные библиотеки. Представленные в ней разного рода материалы и наблюдения позволяют более объективно судить и о нынешнем периоде развития России, переживающей во многом обратный процесс возврата к частной собственности как основе своего экономического и в целом общественного устройства. C.П. Щавелев,
доктор философских наук, профессор.
